Т2-25 Ориджинал. Молодая актриса. Карьера складывается удачно, и ей начинают предлагать значимые роли. Ужас перед выходом на сцену. Кинк: страх успеха.
Ворнинг: в заявке была актриса, в исполнении она заменена на балерину. Сам текст - небольшая эмоциональная зарисовка. 460 слов
Мелко подрагивают колени под невесомой юбкой, глаза полузакрыты, по телу лавиной проносится холод, незваным гостем бьется в дверь ребер сердце. Волнение гнет ее кости, секунды испытывают терпение. Наконец, на прощание скребнув сцену тяжелыми лапами, поднимается занавес. На мгновение пропадают все внешние звуки, часы замедляют ход. И вот она, ломая тишину, шальной пулей взмывает ввысь, чтобы через секунду упасть и, стремительно вскочив, продолжить свой сумасшедший танец. Музыка гремит, создавая дурманящий диссонанс, то отстает от движений танцовщицы, то опережает их. Софиты слепят, зал кажется одним большим темным пятном, бездонным как Стикс. Прима, целиком и полностью поглощенная миром танца, будто безумна. Она словно еще живая бабочка на иголке коллекционера, бьющаяся в предсмертных судорогах. К балерине присоединяются другие артисты, но они иные. Они - люди. Слишком тяжелые, чтобы быть ветром. Слишком резкие, чтобы быть музыкой. Слишком "земные", чтобы быть танцем. И хотя ярко освещена вся сцена, видно только приму. Подчиняясь смычку-кукловоду, танцовщица-марионетка подается вперед и замирает, обозначив конец безумию. Зал на секунду замирает, а, придя в себя, аплодирует, звонко, бурно, безудержно. Девушка медленно поднимает глаза: перед ней стая голодных гиен, облаченных в костюмы и элегантные платья. Их желтые глаза светятся голодом вожделения, с длинных розовых языков вот-вот закапает слюна. Балерину охватывает ужас, но прежде чем она успевает окончательно впасть в отчаяние, вниз падает занавес, каменной стеной отделяя артистку от людской толпы.
Ее товарищи по сцене хотя и устали, но выглядят довольными. Еще бы, выступления идут с аншлагом, зрители ликуют, критики поют дифирамбы, что само по себе уже не может не радовать. Только молодой приме неспокойно. Конечно, она любила танцевать, что уж говорить, без сцены балерина задыхалась. Раньше задыхалась. Сейчас задыхается и на ней. И дело не в том, что девушке опротивело увлечение всей жизни, вовсе нет. К ней пришла слава, ворвалась бесцеремонно и дерзко, вырвав с мясом тонкую дверцу в хрупкий внутренний мирок. Запестрели заголовки, защелкали фотоаппараты, вылезли глупые и злые сплетни, появились безжалостные в своем любопытстве люди. Их липкие взгляды пудовыми гирями вешаются на тонкие ножки балерины, их грязные руки хватают ее за короткое платье, их острые зубы впиваются в горло. Они так близко, что стоит сделать один неверный шаг - свалишься в самый ад, а зрители, вчера боготворившие, первыми бросят в тебя камень. Танцовщица чувствует себя подношением на жертвеннике, ведьмой на костре и рада бы сгореть, да палачи все тянут с казнью. Прима напугана, но все же продолжает танцевать, словно околдованная дудочкой крысолова, продолжает жить, но по инерции.
- Эй, Бесс, ты теперь спишь стоя? - молодой улыбчивый парень, партнер по сцене, помахал ладонью перед ее лицом, выводя из оцепенения - Я тебя уже полчаса спрашиваю, ты домой собираешься или нет? - А, да, конечно. Сейчас только сумку заберу, - рассеянно кивает девушка и ужас, бессильно скаля острые зубья, на время отступает.
460 слов
Мелко подрагивают колени под невесомой юбкой, глаза полузакрыты, по телу лавиной проносится холод, незваным гостем бьется в дверь ребер сердце. Волнение гнет ее кости, секунды испытывают терпение. Наконец, на прощание скребнув сцену тяжелыми лапами, поднимается занавес. На мгновение пропадают все внешние звуки, часы замедляют ход. И вот она, ломая тишину, шальной пулей взмывает ввысь, чтобы через секунду упасть и, стремительно вскочив, продолжить свой сумасшедший танец. Музыка гремит, создавая дурманящий диссонанс, то отстает от движений танцовщицы, то опережает их. Софиты слепят, зал кажется одним большим темным пятном, бездонным как Стикс. Прима, целиком и полностью поглощенная миром танца, будто безумна. Она словно еще живая бабочка на иголке коллекционера, бьющаяся в предсмертных судорогах. К балерине присоединяются другие артисты, но они иные. Они - люди. Слишком тяжелые, чтобы быть ветром. Слишком резкие, чтобы быть музыкой. Слишком "земные", чтобы быть танцем. И хотя ярко освещена вся сцена, видно только приму. Подчиняясь смычку-кукловоду, танцовщица-марионетка подается вперед и замирает, обозначив конец безумию. Зал на секунду замирает, а, придя в себя, аплодирует, звонко, бурно, безудержно. Девушка медленно поднимает глаза: перед ней стая голодных гиен, облаченных в костюмы и элегантные платья. Их желтые глаза светятся голодом вожделения, с длинных розовых языков вот-вот закапает слюна. Балерину охватывает ужас, но прежде чем она успевает окончательно впасть в отчаяние, вниз падает занавес, каменной стеной отделяя артистку от людской толпы.
Ее товарищи по сцене хотя и устали, но выглядят довольными. Еще бы, выступления идут с аншлагом, зрители ликуют, критики поют дифирамбы, что само по себе уже не может не радовать. Только молодой приме неспокойно. Конечно, она любила танцевать, что уж говорить, без сцены балерина задыхалась. Раньше задыхалась. Сейчас задыхается и на ней. И дело не в том, что девушке опротивело увлечение всей жизни, вовсе нет. К ней пришла слава, ворвалась бесцеремонно и дерзко, вырвав с мясом тонкую дверцу в хрупкий внутренний мирок. Запестрели заголовки, защелкали фотоаппараты, вылезли глупые и злые сплетни, появились безжалостные в своем любопытстве люди. Их липкие взгляды пудовыми гирями вешаются на тонкие ножки балерины, их грязные руки хватают ее за короткое платье, их острые зубы впиваются в горло. Они так близко, что стоит сделать один неверный шаг - свалишься в самый ад, а зрители, вчера боготворившие, первыми бросят в тебя камень. Танцовщица чувствует себя подношением на жертвеннике, ведьмой на костре и рада бы сгореть, да палачи все тянут с казнью. Прима напугана, но все же продолжает танцевать, словно околдованная дудочкой крысолова, продолжает жить, но по инерции.
- Эй, Бесс, ты теперь спишь стоя? - молодой улыбчивый парень, партнер по сцене, помахал ладонью перед ее лицом, выводя из оцепенения - Я тебя уже полчаса спрашиваю, ты домой собираешься или нет?
- А, да, конечно. Сейчас только сумку заберу, - рассеянно кивает девушка и ужас, бессильно скаля острые зубья, на время отступает.
очень поэтичная вещь вышла, спасибо))
заказчик